по всей стране столкновений, митингов, которые, не церемонясь, разгоняли специально завозимые внутренние войска и спецназ, пытаясь обуздать очередное провозглашение независимости. Все началось, понятно, в Прибалтике, Михалыч правильно заметил, что она все одно, сколько войск туда не вводи, отрезанный ломоть и рано или поздно придется отпустить. Но вот остальных… Похоже, так же думало и руководство страны, подавляя выступления в Тбилиси, Ереване, Баку, да по всему Кавказу и не только. В то лето неожиданно на поверхность вылезли казалось давно позабытые страсти, ненависть охватывала то те, то другие республики некогда нерушимого Союза, выливаясь в резню и погромы. Фергана, Новый Узень, Сухуми, — будто ненадолго затихшего Карабаха оказалось мало или, скорее, он, проникая в другие республики, трансформируясь, выбивался на свет новыми столкновениями, мордобоем, перестрелками.
Ехать куда-то за пределы РСФСР казалось страшноватым, ну вот разве в Белоруссию или Калининград, но там погода не баловала, мы решили двинуться в Сочи, где провели отпуск в гостинице «Жемчужина» — самой роскошной на Черноморском побережье Кавказа. Пусть всего две недели, но и за этот срок мы успели накупаться в парном море, наваляться на обжигающей даже через полотенце гальке, побродить по дендрарию, полазать по горам, словом, провести незабываемое время в незабываемом месте. Оставшееся в виде сувениров и массы фотографий, на которые Оля, прикипевшая к компактной камере, не жалела пленки. А по возвращению мы решились не стоять в очереди поджидая третий квартал девяносто второго, тот срок, когда наша квартира, на которую мы записались вскоре после Олиного выздоровления, будет возведена в панельной многоэтажке, принята со скрипом и кое-как обустроена тяп-ляп мастерами. Летние события в стране и мире побудили действовать решительней — мы внесли первый взнос, а сразу после второй и третий, словом, полторы тысячи рублей на кооперативную двушку. Тем более, стало известно, к чему может привести ожидание в очереди на улучшение жилья. Только что сданный дом для молодых семей оказался к удивлению въехавших, вовсе лишен канализации, будто таковая возможность в нем и не предусматривалась. Хотя комиссия его приняла, причем, не с первого раза, долго смотрела и придиралась то к одному, то к другому, но все же подмахнула в августе все необходимые документы. А обалдевшим жильцам на пальцах разъяснила: мол, поживите пока так, туалетами мы вас обеспечим, баня рядом, а пока потерпите до середины девяностого, когда по плану смежники должны будут подвести трубы. Дом-то, оказывается, построен с приличным опережением плана.
Комиссию, конечно, посадили, но ждать смежников все одно пришлось. И бегать до ветру и ходить в баню тоже. Наверное, Оля решилась именно по этой причине, а еще больше по той, что тот наш дом, вроде бы строящийся в зеленой зоне города, оказался в районе старого могильника с разрушенной еще оккупантами скотобойни. И хотя дом обещали строить на сваях, чтоб ничего не потревожить, успокоения солнышко не получила.
— У нас же дети будут, им-то как? Да и потом, еще на фундаменте скажется. Будут всякие испарения.
— Точно. А потом всякие ужасы. Хорошо, что не на индейском кладбище построен, я вон видел, что ты читаешь сейчас «Смену» с каким-то домом, подозрительно похожим на наш.
— Там-то хоть духи мертвых восстают. А у нас вообще неизвестно, что появится на поверхности. И ты подумай о детях.
— Я… да, солнце, я о них не подумал. Вообще, как-то только о тебе и думаю. А надо.
— Вот именно, — довольно улыбнулась она. — От должности отца семейства не отвертишься, привыкай потихоньку.
— Эх, а я хотел стать модельером.
Она взъерошила мне волосы и отправилась на работу. Я сам еще немного повозился и двинулся следом. По дороге встретил Михалыча, честно, даже удивился, ведь, последний раз видел его за работой, кажется, зимой этого года в особо снежные дни февраля. А тут — с чего вдруг?
Он недовольно поежился в ответ на мой вопрос.
— Демократы в ЖЭКе власть захватили, — хмуро произнес дворник. — Спасу от них нет. Уже везде пролезли. Вот теперь тут.
— Работать заставили?
— Не в этом дело. Ладно, я работаю, но вот эти… у них одно на уме. Да по виду понятно. По тому, кого вместо меченого повесили в кабинете.
— Неужто Николая Второго?
— Почти. Столыпина, кажется. Или Витте, я не особо в них разбираюсь, словом, царского министра. Как будто других персон, более приличных, не нашли. И ведь теперь только об этом говорят.
— О царе или Столыпине?
— О том, как они тут все переделают. Хуже, чем в Польше. Слышал, что там творится. А ведь как раз демократы сделали — госрегулирование цен сняли, ну и пошла плясовая. Ценники вот уже полгода каждый день переписываются, и конца этому не видно. Кажется, тоже самое хотят и у нас сделать. Да недаром же все время говорят, то по телевизору, а то и наши вот так между делом — главное, мол, в нашем будущем — это простое и понятное всем слово «обогащайтесь». Без него, мол, никак. Все обогащаться должны, а там ученые разные, писатели, артисты… нет, эти-то обогащаются и так, достаточно на гардероб Пьехи посмотреть. А вот ученые разные, они, их видимо, с корабля истории. Пенсионеров, которые только тормозят процесс, всяких учителей, мастеров, инвалидов, всех, всех, кто демократам мешает, всех за борт. Как кутят, чтоб не мучились.
Я помолчал недолго. Спорить не хотелось. Но и требовалось что-то ответить, глаза дворника пылали тем огнем, который так просто не затушить.
— Не думаю, что у нас возможен польский сценарий.
— Еще хуже?
— Вряд ли. Сам же говорил, с нового года вводятся талоны на табак и масло. То есть пока менять ничего не будут.
— Пока демократы только на своем съезде бузят. А как в правительство войдут — что тогда?
— А кто им даст? Твой Мишка меченый? Он ведь первый консерватор. Так что успокойся, будем жить с талонами.
— Да уж лучше с талонами, чем в нищете. Меня эти эксперименты Агропрома уже пугают. Вон хоть мыло взять, вроде появилось, но сколько ж оно стоит? Девяносто копеек. Втрое дороже. И так во всем.
— Но ведь появилось и для простого человека не так и дорого.
Михалыч вздохнул
— Знаешь, я полжизни в нищете или бедности прожил, больше не хочу. И всякая реформа меня пугает, любая, которая у нас проводится, она почему-то больней всего по тем, кто победнее и бьет. А не по тем, против кого направлена, — и тут же: — Да, а вы с супружницей талоны уже получили? В собесе можно хоть сейчас безо всякой очереди. Кстати, мой совет, вы когда переезжать уже будете?
— Да как лифты в доме дадут. Наверное, в октябре.
— Как
